Из воспоминаний Евдокимовой Светланы Петровны, дочери Прусакова Петра Григорьевича:
«Когда началась война, мне было полтора года. Я смотрю на правнука, которому исполнилось 2 года, и думаю, что он бы смог сейчас понять и запомнить. Так и я ничего не помню об отце, Прусакове Петре Григорьевиче. По рассказам мамы, Евдокии Васильевны, родился он под Ведлозером, был сиротой, воспитывала его бабушка. Он учительствовал в начальной школе в Салменице около Эссойлы. В Салменице они поженились с мамой. Отцу было 22, маме 19. Свадьбу сыграли в мае 1937 года. Я родилась в Миккелице 19 декабря 1939 года. Папа решил назвать меня Светланой, сам записал моё имя в Свидетельстве о рождении. Я храню его как реликвию, ведь там почерк моего отца. Да, а мой почерк очень похож на его…
В 1939 году, по воспоминаниям мамы, в нашем доме в Миккелице появился финский офицер. Она в это время шила для меня детскую одежду. Отец был в школе, вёл уроки. Офицер был довольно дружелюбен, но быстро ушёл. Не знаю, могли ли финны быть в Миккелице в 1939 году.
Незадолго до войны мой отец был назначен директором детского дома Вешкелице. Война началась в июне 1941 года. А в конце сентября детский дом отправили в эвакуацию на Урал. Отец маму и меня отправил вместе с детским домом. Он дал нам перину, которая не раз потом нас спасала
По рассказам мамы, мы плыли на пароходе «Пролетарий». Там и родилась моя сестренка Эльвира. Они пережили много авианалётов, один ей особо запомнился: вражеский самолёт потопил две баржи, которые плыли впереди. Он бросил один снаряд на их пароход, но промахнулся. Мама обняла меня и сестрёнку, закрыла периной, думала, что следующий снаряд попадёт по «Пролетарию» и мы погибнем. Это были страшные минуты. Но видимо, у лётчика закончились снаряды, и он улетел.
Добирались до места больше месяца. Часто останавливались и брали на берегу в детский дом детей медсестёр, которые ушли на фронт. В конце октября мы прибыли в Молотовскую область, Окановский (Оханский) район, в Казанский сельсовет, селение Замалая. Мама вспоминала реку Казанку. Весной открывали окна в избе, и от реки, где был ледоход, тянуло холодом. Мы с сестрёнкой тогда заболели.
Мама работала завхозом в детском доме. Жили мы у старушки. Она была одинокая, относилась к нам хорошо, уговаривала остаться. Но мама отказалась. Сказала, что муж просил её вернуться, потому что в Пряжинском районе он её обязательно найдёт.
Все эти годы связи с отцом не было. Он не знал, где мы, а мы не знали, где он. Извещение о том, что он пропал без вести, она получила сразу, но оно не сохранилось. Она не хотела верить в то, что её муж погиб, очень много плакала. Она была счастлива с ним. А потом решила, что нужно успокоиться и жить дальше – ведь у неё двое детей.
Возвращались из эвакуации в поезде, в теплушках. Обратную дорогу я помню, потому что мне было тогда пять с половиной лет. В теплушке не было ни полок, ни нар. Мы спали прямо на полу, на перине, которую дал нам отец. Не было в этом вагоне и окон. Но в полу было отверстие, в которое я смотрела на дорогу, как мы едем домой. Директор детского дома дал нам в дорогу 10 яиц и хлеба. Мы размешивали яйца, макали туда хлеб – и это и было нашей едой в дороге.
В Пряже мы поселились в доме около церкви. Мама стала работать завхозом в Пряжинской школе. Жили после войны трудно. Ели картошку, рыжики, голубику. Игрушки шили из старых чулок. А новогодние костюмы Снежинок – из марли. Но мы были дети, и эти трудности не воспринимались как что-то трагическое. Детство есть детство.
Я закончила 10 классов, потом педкласс – 1 год, а затем пединститут. Работала в райсобесе, сберкассе, а потом больше 30 лет работала учителем начальных классов в Санаторной школе.
Сколько женщин осталось без мужей, а дети росли без отцов. Если бы не война, я бы знала, что такое любовь отца. В 2014 году ему было бы 100 лет. Так что – это дела давно минувших дней. Но всё равно эти воспоминания всегда со мной».